Любой серьезный обзор материальных потребностей человечества в будущем должен учитывать, что сегодня все еще слишком много людей живут в условиях неприемлемой бедности, унижающей человеческое достоинство, которая обуславливает недоедание, неадекватное медицинское обслуживание, болезненность, неполное образование, изнурительную работу, недостаточный отдых, отсутствие минимального комфорта и короткую продолжительность жизни. Все эти люди – а в зависимости от конкретной категории этого короткого списка чуть выше это от сотен миллионов до нескольких миллиардов человек – должны потреблять больше материалов на душу населения, чтобы жить достойной жизнью. Однако здесь же появляются первые сложности: какая жизнь считается достойной? В какой степени достойная жизнь, в отличие от таких общепризнанных показателей качества жизни, как детская смертность, заболеваемость и продолжительность жизни, определяется потреблением материалов? Как включить в эту оценку нематериальные показатели качества образования или отдыха? Насколько важны субъективные индикаторы благосостояния, удовлетворенность жизнью, относительное состояние счастья? И это еще не все. Какова фактическая связь между потреблением материалов и объективным и субъективным качеством жизни, когда удовлетворены основные потребности в пище, одежде, жилье и мобильности? Переход от материальной бедности к скромному материальному комфорту улучшит многое в жизни, но, очевидно, не до бесконечности. Но если это так, то где находится точка насыщения? Можно ли этот уровень вообще осмысленно измерить? Эти вопросы необходимо задавать, даже если на них нет легких ответов, главным образом из-за того, что существует ситуация, прямо противоположная материальной нищете, описанной в начале этого раздела: слишком много люди живет в состоянии избытка материалов, но это не приводит к физически более высокому качеству жизни, чем у умеренных потребителей, и не делает их особенно счастливыми. На самом фундаментальном уровне речь идет о самой природе современной экономики. Для всех, кроме небольшого числа экономистов (обеспокоенных экологией), основная цель состоит в том, чтобы количество продукции постоянно росло. И не просто росло: предпочтительные годовые темпы роста экономики – больше 2, а лучше 3 %. Это единственная модель, единственная парадигма и заповедь, поскольку экономисты, стоящие за рулем современной экономики, не могут представить себе систему, которая будет добровольно расти в очень медленном темпе или вообще не расти, а идея тщательно контролируемого спада кажется им вообще невообразимой. Очевидно, что стремление к бесконечному росту – неустойчивая стратегия (Binswanger, 2009), а опыт восстановления после 2008 года показал, какими беспомощными становятся современные экономики, как только их рост немного замедляется, останавливается или в них наблюдается небольшой спад: растет безработица, падает уровень экономической активности, увеличиваются неравенство доходов и бюджетный дефицит. Впрочем, можно представить себе альтернативы, и свободомыслящие экономисты и экологи уже давно предлагают отказаться от привычного понимания энергоемкости и материалоемкости, неразрывно связанных с прогрессом, и перейти к медленнорастущей, а затем нерастущей экономике и постепенно перейти к контролируемому сокращению энергоемкости и материальных потоков. Причины такого перехода очевидны: фундаментальная несовместимость необходимости дальнейшего экономического роста со вторым законом термодинамики (Georgescu-Roegen, 1971, 1975). В соответствии с этой точкой зрения основной целью рационального общества является минимизация энтропии. Говоря простым языком названий последних книг по этому вопросу, мы должны перестать закидывать уголь в топку потерявшего управление поезда экономического роста (Czech, 2000), противостоять потреблению (Princen и соавт., 2002), усвоить логику достаточности и порвать с «одноразовой культурой» (Slade, 2006). Это требует создания нового общества, где, как только основные материальные потребности будут удовлетворены, чувство благополучия и удовлетворенности будет связано с вещами, который никак не коррелируют или совсем немного коррелируют с увеличением энергоемкости производств и расширением материального потребления. Идеальными кандидатами для этого сдвига представляются современные богатые страны: исследования, проведенные в США, Европе и Австралии пришли к выводу, что материализм негативно сказывается на удовлетворении жизнью, и погоня за богатством и благами, связанными с ним, приводит к уменьшению субъективного благополучия: Лиза Райан и Сузанне Дзюравец (Ryan и Dziurawiec, 2001) дают обзор исследований, проведенных до 2001 года, а Хаддерс и Пандалеаре (Hudders и Pandaleare, 2012) – более новых работ. Эти факты легко подтверждаются доступными сегодня списками стран по уровню счастья и удовлетворения жизнью (Layard, 2005; White, 2006; Helliwell и соавт., 2012). Германия, самая богатая из стран с крупнейшей в Европе экономикой, впечатляет уровнем материального достатка и потребления второстепенных товаров: частные дома выглядят основательно и ухоженно, немцы ездят на тяжелых автомобилях Audi, BMW и Mercedes без ограничения скорости по скоростным трассам – автобанам – (сознательно крайне расточительное мероприятие) и чаще других европейцев летают на дальние расстояния. Тем не менее, Германия находится на 43 месте по уровню счастья (Helliwell и Wang, 2012) – ниже Колумбии, Филиппин и Руанды, уровень благосостояния которых в разы меньше, чем в Германии. Точно так же Япония, обладающая одной из крупнейших экономик в Азии, после Второй мировой войны оставила буддистскую простоту в своем стремлении к богатству: Хотя жилье в Японии довольно тесное, в этих маленьких домах и квартирах можно найти огромное количество предметов; дороги забиты автомобилями; в стране лучшая в мире система общественного транспорта, а ее жители постоянно путешествуют на большие расстояния, и тем не менее, в соответствии с индексом Уайта, у нее один из самых низких показателей удовлетворенности жизнью среди богатых стран (Япония находится на 90-м месте), меньше, чем у многих более бедных стран, в том числе Папуа Новой Гвинеи и Узбекистана. Если посмотреть на другие списки, ситуация не такая мрачная: по уровню средней удовлетворенности жизнью Япония занимает 41-е место, но и здесь она позади таких экономически отстающих стран, как Парагвай, Никарагуа и Туркменистан. Где же эти довольно несчастные страны находятся на лестнице потребления? В то время как постоянное приобретение материальных благ не способствует счастью и удовлетворению, приводит ли это со временем к меньшему потреблению? Возможно, лишь относительно: в более долгосрочной перспективе не видно никаких значительных снижений потребления ни в Германии, ни во Франции – обладательницы второй крупнейшей экономики Европы и еще более несчастного населения. В течение пяти докризисных лет (с 2002 по 2007 год), по которым известна статистика прямого потребления материалов (Eurostat, 2013), общий расход материала в не очень счастливой Германии (номер 35, ниже Колумбии) и несчастной Франции (номер 62, ниже Аргентины и Монголии) увеличился на 5 и 6 % соответственно. Сравнение счастливых и несчастных стран наводят на мысль об одном интересном отличии, которое ставит под сомнение связь ограничения материального потребления со счастьем. В период с 2002 по 2007 год Дания, Финляндия и Швеция – страны на вершине почти всех списков стран по удовлетворению жизнью/уровню счастья и которые при этому имеют такое же или даже более высокое качество жизни, чем Германия, Франция или Япония – увеличили свой расход материалов на 19, 16 и 20 % соответственно. Неудивительно: как от любой зависимости, от привычки приобретать материальные блага не так просто избавиться – погоня за приобретениями может быть никак не связана с тем, какое место занимает страна в мировом рейтинге самых счастливых/удовлетворенных граждан. В ходе своего исследования изменений в материальном приобретении и желаниях Ричард Истерлин (Easterlin, 2003, стр. 1118-0 – 1118-1) пришел к выводу, что по мере того, как люди приобретают предметы, которые кажутся им показателем высшего качества жизни (дом, автомобиль, телевизор), им больше хочется приобретать другие предметы, которые ранее, возможно, и не рассматривались ими в таком качестве ... Этот вывод свидетельствует о том, что новые желания возникают только тогда, когда удовлетворены предыдущие, и, если судить по среднему количеству желаемых предметов, примерно в такой же степени. Экономический спад 2008 и 2009 года повлиял на потребление во всех богатых странах, но придется ждать много лет, чтобы увидеть какие-либо явные тенденции – а пока можем только предполагать, что любое замедление роста (или спад) материального потребления основан на хроническом неудовлетворении жизнью и отсутствии счастья, либо что субъективное счастье не ведет к сокращению материального потребления. Тем не менее, даже явные признаки замедления роста материального спроса – это одно дело, а переход к значительно дематериализованной экономике – совсем другое. Уолтер Стэйхел (Stahel, 2011) пишет об экономике сферы услуг, «где успех измеряется в богатстве (капитале) и экономических выгодах от его использования» – в отличие от современной экономик, в которой успех зависит от производительности и обменной стоимости. Его цель — «богатство без потребления ресурсов» – цель, которая, как он сам признает, мало интересна преобладающей сегодня экономике «реки», а я бы сказал, вообще всем кроме небольшого числа людей в любой стране с любым достатком. Другие исследователи предлагают «реверсию экономического роста» (Flipo и Schneider, 2008) для управления процветающей экономикой без роста (Victor, 2008; Jackson, 2009). Третьи утверждают, что начинать эти большие преобразования нужно именно сейчас, потому что быстро приближается «развязка экспонент» – конец экспоненциального роста материального потребления и ускорения роста долга (Morgan, 2010). Некоторые уверены, что переход к новой парадигме не просто возможен (Jackson, 2009), но что в результате него «количество богатства, получаемое из одной единицы природных ресурсов, может вырасти в четыре раза». Таким образом, мы можем жить в два раза лучше, потребляя в два раза меньше (von Weizsacker и соавт., 1997, стр. xv). Последнее рассчитано на длительный срок (и, конечно, использует ВВП в качестве меры богатства – стандартный, но во многих отношениях ненадежный выбор), но, изучив действие мощных инерционных сил в истории, я понимаю, что мы не сможем и близко подойти к такой производительности в ближайшие 10-20 лет. Так какие практические шаги – которых не хватает, чтобы чудесным образом сдвинуть глобальную экономическую систему от реки растущих потоков энергии и материалов к циклу, созданному для управления стабильностью – могут быть приняты, сначала чтобы ограничить потребление материалов, а затем, чтобы начать движение к абсолютной дематериализации? Каков лучший путь к этой цели – через принуждение масс или просвещение единиц? Конечно, в истории было множество примеров обществ, чьи правители держали население в материальной нищете, и это было не самое худшее, что можно было ожидать, ведь голод наносит неисправимо больший урон, чем отсутствие материальных благ. За примерами не нужно идти в далекое прошлое: за последние три поколения самыми тревожными из них стали маоистский Китай (и устроенный Мао голод, от которого в период с 1959 по 1961 год погибло 30 миллионов человек) и продолжающееся сумасшествие в Северной Корее. Однако развитие современных обществ двигается в другом направлении. Действительно, государства сегодня существуют в основном для того, чтобы поддерживать экономические, технические и законодательные основа общества и инфраструктуры массового потребления. Даже некогда многочисленные альтернативы, основанные на материальном ограничении или прямом обнищании – Советский Союз и коммунистический Китай – впоследствии с готовностью перешли к более активному потреблению (ключевое различие заключается в том, что в случае с Китаем партия не потеряла свой контроль). Следовательно, крайне маловероятно, что скоро появится крупная экономика, лидеры которой будут обещать своим гражданам все меньше и меньше благ или по крайней мере столько благ, сколько есть. Конечно, всегда есть возможность, что личные интересы большого количества хорошо проинформированных индивидов объединятся для подрыва старой парадигмы, и что это сильно повлияет на материальное потребление. Я бы сказал здесь, что не стоит недооценивать привлекательность владения, приобретения и избыточного потребления. Без преувеличения материальные приобретения в современном обществе можно рассматривать просто как форму зависимого поведения, которое обычно ассоциируется с алкоголем, курением, наркотиками или азартными играми. Основное различие состоит в том, что это зависимое поведение получило еще более широкое распространение, пересекло все национальные и культурные барьеры и превратилась в непреодолимое глобальное явление. По мере своего развития оно стало тесно связано с социально-классовым и статусным восприятием; оно открывает человеку возможность казаться тем, кем он не является, поощряет индивидуальное и семейное честолюбие; материальные приобретения стали инструментом желания, страсти и удовольствия, побуждающие людей потворствовать их обладателю. Не будет преувеличением представить в общем-то прозаический акт совершения покупок как выражение самоидентификации с целью отрицания безродности, отсутствия ролей и бюрократической рассудительности современной бюрократии, которая держит своих подданных в ловушке и ограничивает их свободу (Latimer, 2001). Эти реалии значительно размыли, если не стерли, границы между необходимым и излишним потреблением; то, что вчера казалось недостижимым, сегодня стало необходимым. Они также превратили человеческие желания в непрерывный процесс сбора и выбрасывания по мере того, как массовое производство и потребление добились успеха в создании новой атмосферы эфемерности (Cooper, 2001). Преднамеренное устаревание стало ключевым фактором развития многих отраслей промышленности, производящих потребительские товары. Эта тенденция восходит к 1920 году, когда компания General Motors приняла решение выпускать новую модель ежегодно (Slade, 2006). Как несколько десятилетий назад отметил Анри Лефевр (Lefebvre, 1971), помимо устаревания продуктов есть еще устаревание потребностей. Чтобы обеспечить бесконечность потребления, современное массовое производство заботится не только о повсеместном распространении товаров, но и о поддержании завораживающего изобилия и разнообразия, хотя это лишь поверхностное разнообразие, за которым скрываются по существу одни и те же продукты в разной упаковке, продвигаемые по-разному. Питер Марш (Marsh, 2012) оценил мировое производство в 10 миллиардов различных продуктов ежегодно, и предположил, что их общее число (превышающее население мира) намного возрастет благодаря тенденции к массовой индивидуализации: сочетание CAD и трехмерной печати позволит производителям создавать товары, идеально подстроенные под нужды конкретного потребителя. Если цены на такие товары опустятся достаточно низко и многие люди предпочтут приобретать персонализированные товары, что тогда произойдет с общим спросом на материалы? Однако мы еще многое можем сделать – необязательно ждать, пока расход материала в богатых странах прижмут сокращение и старение населения и хроническая неудовлетворенность жизнью. Недостатка в эффективных мерах, которые мы можем предпринять, нет, однако основная проблема заключается в том, в каком масштабе они будут приниматься и поддерживаться производителями и потребителями в современном обществе. Пожалуй, самое очевидное, что можно сделать – это разрабатывать более долговечные товары. Нет никаких причин, по которым нельзя было бы разрабатывать автомобили и холодильники, срок службы которых составлял бы 20–25 лет (сейчас их средний срок службы – 10–12 лет, в то время как на авиалайнере при условии хорошего обслуживания можно безопасно летать в течение 30 лет). Точно так же можно удвоить срок службы электронных устройств. С технической точки зрения это совсем не сложно, но конечные продукты будут стоить дороже, и придется поменять устоявшуюся за десятилетия привычку к частой смене моделей, конструкций и людей. Есть ли в Евросоюзе или США партия людей, которые с гордостью водят 17-летние автомобили? В индустрии электронных устройств, где вывод на рынок новых конструкций занимает месяцы, а не годы, а новая конструкция для некоторых людей стоит того, чтобы за несколько дней до выпуска вожделенного телефона вставать в очередь, чтобы получить его первыми, – идея долговечного мобильного телефона или ПК ведет к анафеме. Этот сдвиг не то чтобы совсем невозможен, но точно потребует времени. Вариант, который позволит чаще менять модели и обеспечит полную переработку продукта по окончании срока его службы – не продавать крупные товары промышленного производства, а сдавать их в аренду на длительный срок, а затем возвращать производителям для демонтажа и повторного использования: этот подход можно применять к разным видам продуктов от компьютеров до автомобильных шин и от холодильников до кондиционеров. Варианты, направленные на повышение интенсивности использования продукции – еще один похожий способ решить растущую проблему неиспользуемых мощностей многих продуктов. Именно лизинг, а не владение, сегодня более популярен при осуществлении таких дорогостоящих операций, как использование морских буровых установок и транспортировка крупных объектов специальными кораблями и грузовыми самолетами; к 2012 году более трети всех авиалайнеров также брались в аренду. Лизинг можно использовать для снижения растущего количества неиспользуемых мощностей различных потребительских продуктов от автомобилей и газонокосилок до специальных инструментов. Эти новые концепции аренды вещей – совместного потребления, долевого владения и социального обмена – не сводятся к машинам и инструментам; их можно распространить на дома, путешествия и многие услуги (McFedries, 2012). Новые механизмы аренды и приема отработавших вещей на утилизацию, а в некоторых случаях даже на совершенствование, можно применять к текстилю, коврам и матрасам (Braungart, 2013). В то же время услуги аренды редко используемых инструментов и приборов существуют уже многие десятилетия, то же самое есть для автомобилей (с гарантированным возвращением автомобиля после согласованного периода) и мест отдыха (таймшеры на поочередное использование курортных квартир) – однако такие способы использования товаров занимают только очень небольшие доли их рынков. Для многих людей сама идея делить с кем-то свои драгоценные автомобили или инструменты немыслима. Очевидно, что доминирующая модель экономики – бесконечный рост – основана на глубоком желании человека владеть материальным имуществом, и с учетом глобального распределения богатства, рост потребления не закончится еще долго. Как подтверждает Ричард Истерлин (2003), потребители в богатых странах продолжают находить новые объекты желания. Кроссоверы – автомобили, содержащие 2-3 т металла, пластика, стекла и резины – были самым вожделенным объектом потребления за последнюю четверть века. Другие товары, с недавнего времени пользующиеся популярностью – домашние тренажеры, широкоформатные телевизоры и уличная мебель для веранды или террасы. Тренажеры весят десятки и сотни килограммов каждый (вместе с упаковкой вес домашнего набора тренажеров Bowfl ex Ultimate Home Gym – 239 кг), телевизор высокого разрешения с диагональю 150 см весит 26 кг, уличная мебель развилась от простых стульев из пластика или ротанга до больших обеденных столов и полноразмерных диванов, не говоря уж о грилях для барбекю, на которых можно готовить еду для десятков людей. Наибольшая растущая волна материального потребления сейчас захватывает сотни миллионов обеспеченных людей в городах Азии и Латинской Америке (и – в меньшей степени – в Африке), чьи часто безвкусные попытки продемонстрировать всем свое благосостояние превосходят многие примеры подобного поведения в Европе и Северной Америке (Kamdar, 2011; People’s Daily, 2013). Структура потребления китайских нуворишей кажется жалкой копией худших примеров распоряжения богатством в Америке: поддельные особняки в закрытых поселках, обязательно большие кроссоверы (Pierson, 2012) и одержимое коллекционирование предметов роскоши от швейцарских часов до индивидуально спроектированных яхт (KPMG China, 2013). Прямо за этой волной уже проглядывается намного более крупный поток потребления, который поднимет несколько миллиардов людей в Азии и Латинской Америке, едва выживающих в деревне, на уровень зарождающегося благосостояния в растущих городах: подавляющее большинство этих материальных расходов будет направлено на повышение уровня жизни этих людей, но при этом будет расти и доля их легкомысленного потребления. За ней последует другая волна, которая затронет и население Африки, а к тому времени, как массовое потребление на этом континенте начнет расти, его население составит уже 2 миллиарда людей (в 2010 году их было всего 1 миллиард). Из цифр становится ясно: в 2013 году, возможно, около миллиарда человек являются (по разумным оценкам) достаточно богатыми, еще полмиллиарда приближаются к этому уровню – но по-прежнему остается более 5 миллиардов людей, ждущих своей очереди на эскалаторе потребления. По сравнению с оценками потенциального спроса все прошлые показатели кажутся незначительными; это лучше всего показывает сравнение средних показателей числа автомобилей. В богатых странах на удовлетворение потребности понадобилось более 500 автомобилей на 1000 человек (в 2010 году в США этот показатель составил почти 800, а в Японии – 600); в Бразилии в этом году было 300 автомобилей на 1000 человек, в Китае – менее 100, в Индии – примерно 20. Даже если в странах вне Северной Америки, Европы, Австралии и Японии потребность удовлетворится всего лишь третью японских показателей (примерно 200 автомобилей на 1000 человек), то придется выпустить более миллиарда автомобилей – то есть более чем в два раза больше, чем все автомобили, используемые в 2012 году (1,1 млрд). То же самое относится к холодильникам, телевизорам, кондиционерам, мебели и т. д. Итак, массовое потребление материалов будет продолжаться, а пропорции материалов, необходимых для обеспечения достойного качества жизни, и материалов, которые вскоре после производства продуктов отправятся на свалку, будут меняться; при этом все используемые материалы потребуют для своей переработки невосполнимых природных ресурсов, а также значительных затрат энергии (в том числе на ставшую повседневной трансконтинентальную транспортировку), что приведет к загрязнению окружающей среды. Умерить и, в конечном счете, сократить эту глобальную волну массового потребления, взывая к здравому смыслу – подчеркивая невозможность сохранения существующей экономики, поднимая вопрос влияния растущего потребления на окружающую среду, проповедуя ответственность за сохранение природных ресурсов перед будущими поколениями или расхваливая преимущества этого ограничения в плане безопасности и экономии средств – это, по-прежнему, сизифов труд. Сознательный личный выбор ограничения материального потребления – отказ от некоторых благ, ограничение своих желаний и переход к минимализму – больше похож на сознательную умеренность в питании. Очень немногие люди (менее 1 %) готовы придерживаться веганства - строгой формы вегетарианства, которая не допускает даже потребления молочных продуктов и яиц; и даже менее ограничивающие формы вегетарианства, которые я называю «вегетарианством через дефис» (лакто-, лактоово- и даже лакто-ово-песко-вегетарианство (допускается употребление молока, молока и яиц, молока, яиц и рыбы соответственно)), практикуются лишь несколькими процентами населения Запада (Smil, 2013). Точно так же будет с добровольным ограничением материальных потребностей. Михир Камдар (Kamdar, 2011, стр. 17), описывая наслаждение изобилием среди индийских нуворишей, писал: «идея довольствоваться меньшим добровольно может понравиться только тем, у кого достаточно благ, чтобы сделать выбор иметь меньше». Однако это желание упростить жизнь среди материального изобилия обычно выражается в часто символическом отказе от нескольких потребностей и привычек, что не оказывает почти никакого влияния на общий спрос на материалы. Возможно, чтобы значительно подавить потребительский спрос и изменить «экономику реки», нам нужны сильные внешние стимулы: два из них уже есть и уже беспокоят человечество, однако пока не воспринимаются как достаточно серьезная угроза, чтобы прибегать к быстрым и глубоким изменениям. После нескольких десятилетий относительно быстрого подъема температуры глобальное потепление приостановилось в период с 2000 по 2010 год (Guemas и соавт., 2013). Если этот застой продолжаться в течение еще десяти лет, весьма маловероятно, что крупные страны мира примут какие-либо радикальные меры по снижению выбросов парниковых газов (Киотский, Балийский и Копенгагенский договор оказались неэффективными и почти ничего не сделали для их ограничения). Однако, если выраженное повышение температуры на планете повторится и даже, более того, произойдет скачок температуры, то, скорее всего, будут приняты меры по удельной дематериализации (и декарбонизации) глобальной экономики и сокращению мирового спроса на материалы. Другим решающим и непредсказуемым событием будет беспрецедентный экономический кризис, последствия которого окажутся гораздо шире и гораздо глубже, чем последствия спада, который начался в 2008 году, и конец которого для многих стран пока еще не предвидится. Возможно, лучший способ представить себе это – понаблюдать за поведение мировой экономики в течение длительного периода времени, которое похоже на поведение японской экономики с 1990 года: слабое развитие или стагнация в сочетании с дефляцией и бесконечным дефицитом бюджета. А ведь еще и другие кризисы, и катастрофы, которые могут привести к остановке роста потребления материалов или отбросить его на многие поколения назад (Smil, 2010). К двум из этих постоянных возможностей – глобальной пандемии и столкновению Земли с астероидом – в последние годы, наконец, присмотрелись повнимательнее из-за эпидемий SARS, H1N1 и относительно близкого к Земле прохождения нескольких астероидов, а также впечатляющего случая падения Челябинского метеорита в феврале 2013 года. Новая пандемия даже с такой же смертностью, как в 1918-1919 году, приведет к смерти как минимум 150 миллионов человек по всему миру, тогда как последствия столкновения даже с небольшим астероидом (диаметром 200-400 м) будут зависеть от того, где оно произошло. Атмосферные изменения (длительное похолодание, вызванное попаданием большого количества пыли в атмосферу) были бы гораздо больше, если бы астероид упал на землю, и экономические последствия, очевидно, будут более серьезными, если он упадет в Западной Европе или Восточном Китае, чем если он упадет в Восточной Африке или канадской Арктике. Однако современные общества, несмотря на значительный уровень доступных научных знаний, слишком мало думают о немыслимых событиях и предпринимают слишком мало для того, чтобы повысить свой шанс справиться с маловероятными событиями, катастрофические последствия которых превзойдут все, что испытали люди за известную нам часть истории человечества. Впрочем, в целом, озабоченность доступными запасами природных ресурсов на Земле и способностью биосферы справляться с последствиями их массового извлечения и использования в последние 50 лет возросла. Обеспокоенность в 1960-х годах породила научные исследования в 1970-х и принятие систематических мер в 1980-х, и с тех пор наблюдается постоянный поток новых исследований и отчетов об изменении окружающей среды, истощении природных ресурсов, разрушении разнообразия живой природы и конкретных проблем водоснабжения, токсического загрязнения, эрозии почв, обезлесения и закисления океана. Но лишь очень немногие из этих исследований привели к принятию решительных и эффективных мер. Самым лучшим достижением был, вероятно, глобальный запрет на использование хлорфторуглеродов, выбросы которых были причастны к разрушению озонового слоя; были и другие заметные улучшения – извлечение свинца из бензина и абсолютное сокращение выбросов SO2 в мировом масштабе, широкое распространение по крайней мере первичной обработки воды в городах и, конечно же, все эти существенные сокращения энергоемкости всех основных промышленных изделий, описанных в этой книге, и связанное с ними снижение содержания веществ, загрязняющих воду и атмосферу, на единицу продукции во всех основных материалах – стали и цементе, аммиаке и стекле. Однако подчеркну напоследок основную мысль: все эти впечатляющие достижения удельной дематериализации не привели ни к какому абсолютному снижению потребностей в материалах в мировом масштабе, а без учета только что описанных нами возможных катастроф, разрыв между теми, у которых все есть (в 2013 году примерно 1,5 миллиарда человек) и теми, у которых нет (в 2013 году – 5,5 миллиарда человек) настолько огромен, что достижение материально необеспеченными 4/5 населения мира даже трети среднего качества жизни в богатых странах, требует еще много поколений роста совокупного потребления материалов. Претенциозный прогноз даже показал бы, сколько конкретно поколений будет расти материальное потребление, но разумнее всего сомневаться в этом показателе, поскольку он складывается из сложного взаимодействия динамики роста населения, человеческих желаний и мировоззрения, экономического роста и цен на товары, технического прогресса, международных отношений, и изменений в мировой экологии. Именно эти факторы определят, насколько долго человечество может поддерживать явно неустойчивую «экономику реки». В настоящий момент еще ничего не предрешено, и нетрудно представить себе как рациональное будущее с ограниченным потреблением энергии и уровнем использования материалов, направленным на оптимизацию уровня жизни неизменного или даже медленно снижающегося количества людей, так и бессистемную погоню за энергией и материалами, которая по большей части приводит к безответственному потреблению с огромными потерями, углубляет мировой разрыв между населением с разным уровнем жизни и ослабляет базовые функции биосферы – единственное незаменимое основание любой цивилизации. Будем надеяться, что человеческая находчивость (применение которой в последние два века достойно восхищения) и приспособляемость (которая, к сожалению, применялась не для предотвращения ожидаемых кризисов, а уже после того, как они наступили) рано или поздно поведут нас по первому пути. Но даже в этом случае изменение использования материалов человечеством будет постепенным и сложным процессом, исход которого нам неизвестен.
Источник: Создание современного мира. Материалы и дематериализация. Глава 6.